С каждым новым днем нормальный человек получает новые ощущения и впечатления. И каждое утро должно встречаться в предвкушении нового дня. Я полюбил утро, потому что теперь просыпаюсь не один. Открывая глаза, я сразу натыкаюсь на светловолосую макушку, ласково улыбаюсь, крепче прижимая к себе Наруто. Он как-то неуверенно обнимает меня в ответ, и того, что я чувствую его присутствие рядом, мне достаточно. Он теплый, живой, и каждую ночь первое время я засыпал со страхом, что вот так, пока я сплю, его сердце перестанет биться.

Через две недели после госпитализации Наруто, я начал вести переговоры с Хокаге по поводу назначения нам с Узумаки рангов отшельников. Потребовалась еще одна неделя на составления бумаг, наложения печатей верности на меня, чтобы я не смог разболтать государственные тайны и пригрозил Совету, что если они хоть пальцем тронут Наруто, то Коноха будет уничтожена. Не без помощи Шикамару и тех кланов, которые он смог уговорить поддержать мое предложение, нам с Наруто удалось получить добро. Цунаде предлагала взять с собой Сакуру, на всякий случай. 
- Шлюх не держим, даже если она умеет что-то кроме траха, - презрительно усмехнулся я. Харуно и так достаточную роль сыграла в нашей жизни. Больше я ее впускать не намерен. Хокаге лишь кивнула. 
И Коноха нас больше не трогала.

Мы живем в том самом доме, который принадлежал Узумаки, в тот, куда он нас перенес после встречи в Долине Завершения. К нам иногда заглядывают Шикамару и Хината, проведать Наруто. Хьюга просматривала систему циркуляции чакры Узумаки, чтобы улавливать хоть малейшие неполадки, однако все шло нормально. Тело восстанавливалось, на месте отрезанной руки постепенно появлялась новая конечность. Сначала просто отросток кости и мяса, потом он увеличивался, появлялись новые кости, сухожилия, мышцы, нервы, которые нарастали снова и снова, сформировываясь в новую руку, симметричную оставшейся. Создавалось впечатление, что конечность не была утеряна, ее просто сильно повредили, о чем напоминали рубцы на коже. 
Удивительно, но Лис смог регенерировать руку за полгода, которые я присматривал за Наруто, наблюдая процесс восстановления тела.

В первые недели нашего проживания, Наруто не мог самостоятельно сделать ничего. Я его кормил, купал, водил в туалет, на прогулку, чтобы мышцы не атрофировались и суставы не застыли. Мне было больно видеть его таким, но ничего поделать не мог. Только помогать и ждать, когда сознание вернется. 
Иногда у меня были приступы отчаяния, и я ночами выплескивал наболевшее в слезы, прижимая к себе любимого. И однажды, когда я беззвучно плакал, я вздрогнул от мягкого прикосновения к спине. Наруто здоровой рукой гладил меня по спине, не надавливая, неловко, но вполне уверенно, как бы успокаивая. Когда я посмотрел ему в глаза с надеждой, что он все же вернулся, то наткнулся на неизменившийся пустой взгляд. Тогда я испытал маленькую радость оттого, что Наруто перестает быть безвольной куклой.

И чем больше времени проходило, тем больше Наруто функционировал сам, обходясь без моей помощи. И, хотя он мог самостоятельно есть, ходить, что-нибудь делать, взгляд и лицо оставались без изменений. Я иногда отлучался, работая в саду, который я вырастил на заднем дворе. Вдоль тропинок росли деревья и кустарники, а рядом с озером (которое предоставила Хината своей водной техникой) росли клумбы, где чаще всего останавливался отдыхать блондин. Пока он сидел, глядя на водную гладь и слушая птиц, я обрабатывал огород, в котором росли овощи для нашего пропитания. В принципе, деньги для меня были не проблемой, потому что мне по наследству досталось большое наследство, но все равно не хотелось появляться в Конохе лишний раз за провиантом.

Время шло, Наруто медленно, но верно, шел на поправку, что не могло меня не радовать, как и становление моей жизни спокойно и размеренной. И самое главное, рядом с Наруто, по которому я страшно скучал. Я с ним разговаривал, но не знал, понимал ли он меня, или нет, но хотелось верить, что все-таки понимает, как я его люблю, что я всегда рядом и больше никогда не брошу. Наверное, все-таки понимал, потому что тогда он слабо сжимал мою ладонь своей. Этот жест я расценивал, как немое: «Я тоже».

И так полгода. И сегодня утром я снова проснулся, снова рядом лежит он. Я провожу ладонью по шелковым, еще больше отросшим прядям, и он просыпается. Раскрывает мутный взгляд, устремленный куда-то вниз. Я целую в лоб. 
- Доброе утро, солнышко, - привычное приветствие, без ответа… 
- И тебе доброе… - едва различимый хриплый шепот. Ответ. 
Я вздрагиваю и внимательно смотрю на Наруто. Он поднимается, садится на кровать. Осматривает отросшую руку, шевелит пальцами, похрустывая суставами и рассматривая длинные, видные рубцы. Я сажусь рядом и смотрю. Глаза уже не мутные, но все равно сонные, с явным любопытством. 
Голубые глаза переходят на меня, и у меня в груди защемило от радости сердце. Больше нет того пустого взгляда. 
Он смотрит на меня, и в его взгляде светится спокойное море радости, благодарности и любви. 
И маска на лице разбивается о неумелую улыбку, потому что губы отвыкли от простого жеста. 
- Спасибо, Саске. Я тебе верю… - негромко и хрипло, но уверенно и мягко. 
Глаза снова выпустили слезы, и я обнял самое дорогое, что осталось у меня в этой жизни, чувствуя, как он так же крепко обнимает в ответ. И я почувствовал небывалое облегчение от этих простых слов. 
- С возвращением, Наруто…

И потерявший веру снова ее обрел. А в наших душах на месте пепла, как и предсказывал Наруто, выросли новые леса, живые, настоящие, подпитывающиеся нашей верой в нас самих, предвещая светлое совместное будущее…

Конец!